АКМОЛИНСКАЯ ПРАВДА 
№ 86, 3 июля 2007 года

Культура
"Ностальжи - любовь и песня"
Под таким названием в Акколе прошел первый ретро-фестиваль песен 80-х годов прошлого столетия.
Такого аншлага зрительный зал районного Дома культуры не знал давно. Желающих послушать песни своей молодости, сбросить с себя груз прожитых лет было намного больше, чем посадочных мест.
Сначала о тех, кто зажег своими идеями любителей песни и сумел организовать этот замечательный праздник. Произошло это благодаря акиму района Аскарбеку Уисимбаеву, спонсорской поддержке постоянного мецената множества районных культурных и спортивных мероприятий, директора ТОО "АОЗ" Ержана Аксакалова, непосредственное участие в подготовке фестиваля принял творческий коллектив РДК и отдел культуры и развития языков во главе с Баян Акимовой.
Ярким украшением концерта стало выступление гостьи фестиваля, народной артистки Польши, лауреата международных конкурсов Бибигуль Искаковой. Чудесные лирические песни прозвучали в исполнении Николая Швеца из с.Новорыбинка. Тепло встретили зрители жительницу Урюпинского сельского округа Светлану Тюменбаеву, Федора Пастухова из с.Наумовка. А Кабдолла Абенов принял участие в концерте, даже несмотря на то, что в этот вечер в его доме собрались гости на праздничный той в честь восемнадцатилетия его дочери Алии, кстати, тоже очень талантливого человека, победительницы районного конкурса "Аккол аруы". И, конечно, нужно отдать должное смелым поступкам пока еще неизвестных исполнителей, но известных и уважаемых руководителей - главврача райбольницы Болата Жунусова и директора районного узла телекоммуникаций Алтая Молдыбаева, впервые вышедших на сцену и порадовавших своим пением любителей ретро-шлягеров.
Но гвоздем программы стало выступление мэтра эстрады нашего района, участника ВИА "Тихогуры", которому в 1985 году было присвоено высокое звание "народный", замечательного музыканта, ныне предпринимателя Владимира Рыкунова. Вместе со своим другом Валерием Зубовым, сейчас возглавляющим ТОО "Алексеевкарайгаз", а в молодые годы тоже увлекавшимся поп-музыкой, они подарили присутствующим немало волнующих минут, великолепно исполнив любимые песни. Приятным сюрпризом стало появление на сцене представительницы третьего поколения Рыкуновых, учащейся АСШ №1 Кристины Козловой, убедительно доказавшей, что песенный талант ей передался по наследству.
Все выступления артистов были восприняты зрителями просто на "ура!", такой бури эмоций и ликования давно не видели стены нашего старого доброго Дома культуры. Поддавшись настроению, на сцену вышел и спонсор праздника - Ержан Аксакалов, исполнивший вместе с Анной Алейниковой песню "Вечная любовь", и, может быть, самая большая награда для артиста - многократно скандируемое "Спасибо!" благодарных зрителей.
А наутро горожане пересказывали друг другу эпизоды ретро-фестиваля, своей встречи с молодостью и, наверное, те, кто там не был, не раз еще пожалеют об этом. Но расстраиваться не надо, впереди у аккольцев увлекательные культурные мероприятия, которые готов проводить и организовывать отдел культуры при участии энергичных и талантливых людей, а в них у нас никогда не было недостатка.

Светлана Зинченко.
г.Акколь.

http://akmolinka.user.kz/n086_03_07/ves_nomer.htm

Целиноград
болит в моей душе
Кажется, на тему целины «Навигатор» еще не писал.

Юрий Владимирович Чернов, уроженец Алтая, в далекой юности окончил Казахский государственный университет, работал журналистом в Кустанае, потом в целиноградской газете «Молодой целинник». Сегодня он вспоминает свою молодость, рассказывает о замечательном газетном братстве единомышленников, о хрущевской оттепели, делится с читателем и светлыми, и грустными мыслями.

В настоящее время автор живет в Краснообске.

Два часа ночи. Самый сон.

– Петропавловск! Приготовьте билеты и паспорта!

Зычный голос проводницы и ярко вспыхнувший свет будят пассажиров. Те недовольно ворчат:

– Надо же: русский город на Транссибе, а оказался за рубежом!

– Ельцина бы с постели сюда!

– С алкашей какой спрос? А вот куда нынешние правители смотрят?

Я уже наслышался подобных, если не похлеще, реплик, когда прошлой осенью проходил более тщательный и колготной контроль на казахстанской таможне близ Славгорода. С вещами мы тащились в регистрационный зал, в отличие от нашего показушно обставленный новейшим оборудованием: тут тебе и телеглаз, и сканер для багажа. Среди сотрудников в новенькой униформе не замечаю ни одного славянского лица…

Повторю за поэтом: «Все это было бы смешно…» А грусть моя отнюдь не из-за мытарств с багажом или ночной «зачистки». Нет, я печалюсь, и не только на таможне, совсем по иному поводу. Ведь я знал и другие – благословенные времена, когда жил и работал по ту сторону произвольно нарезанной границы. Вот и после петропавловской побудки я долго не мог уснуть и под стук колес вновь и вновь перелистывал страницы своей целинной юности, вспоминал друзей, на встречу с которыми ехал сейчас в Москву, и все более убеждался: а ведь мы жили и работали в будущем, в прообразе того самого «Города солнца», о котором, кроме Кампанеллы, испокон веков мечтали справедливые и романтичные умы…

В настоящее время мало кто помнит, а то и вообще знает, что в истории целинной эпопеи, бурно стартовавшей весной 1954 года, был второй, не менее значительный этап, связанный с образованием в 1961 году Целинного края из пяти областей: Акмолинской, Кустанайской, Кокчетавской, Павлодарской и Северо-Казахстанской (Петропавловск). В тот год целина как бы переживала второе рождение. Новый край со столицей Целиноградом (бывший Акмолинск), три новых газеты: «Целинный край», «Тын олкеси» (на казахском) и наша комсомольская – «Молодой целинник». 13 марта 1961 года вышел ее первый номер – дата, чтимая нами не меньше, чем день собственного рождения.

Если я скажу, что наша газета была большого формата, выходила пять раз в неделю и имела нарастающий год от года тираж – 50, 80, 100 тысяч, то скажу о ней очень мало, во всяком случае не самое главное. Как пели мы в редакционном гимне: «А главное – мы носим целину // В своих сердцах, и нежных и суровых». Впрочем, в этом гимне были также слова, лишенные столь высокого пафоса: «Мы беззаветно спали на столах, // Потом за ними пили и писали, // И так же был далек от нас Аллах, // Как был далек отец народов Сталин».

Целину, как известно, осваивала вся страна. Наша газета в этом смысле не была исключением. Из ста претендентов первый редактор Валентин Осипов пятерых отобрал из Москвы, по тройке – из Ленинграда, Кустаная (в том числе меня) и Алма-Аты, по два – из Кишинева, Свердловска, Саратова и Улан-Удэ. Новосибирск был представлен в газете Ниной Кулик и Ритой Поповой-Зеленской. Даже по географии такого маленького коллектива, как наша газета, можно судить, насколько была притягательна работа «в крае целинного подвига». И ведь знали, что едем не на готовое, что о квартире в первые два года не стоит и речи заводить.

Редакцию временно разместили в четырех кабинетах железнодорожного техникума, в каждом – по два-три отдела. А жили где придется: одни – в гостинице, другие – в старых «колчаковских» вагонах, семейные – на квартирах. А мы – самые молодые и неприхотливые – тут же в редакции. Удобно: отработал, попил чайку и растягивайся на письменном столе, застланном подшивками «Кустанайского комсомольца», поглощенного «Молодым целинником». Для полноты картины такая деталь: единственный на всю редакцию телефон предусмотрительно подключен тридцатиметровым проводом. Когда на собраниях звонили с междугородной (а звонили то и дело), абонент брал под мышку аппарат и, волоча шнур, удалялся в коридор для разговора.

Не забыть наши летучки. Это были вариации Страшного суда. Кровопускания не избегал никто. Как беспощадно каралось тут пустословие, поверхностная разработка темы! А удачи воспринимались как должные. Само собой разумелось: разве иначе позволительно писать на целине? Героика ее первых лет и огромность новых задач – вот то, с чем постоянно сверяли свою работу.

Меня до сих пор занимает этот феномен «Молодого целинника», когда каждый из нас, даже новичок на газетной ниве, казалось бы, делал непосильное, раскрывая свои самые лучшие возможности, и не в последнюю очередь – человеческие качества. Что это было? Что за журналистский котел гудел на целинном костре, варясь в котором, каждый становился словно моложе, чище, талантливее? С одной стороны, тут многое значило время так называемой «хрущевской оттепели». «Критикуйте, невзирая на лица, пишите раскованно, так, как требует тема и факт», – говорили нам, что мы и делали, соревнуясь в том, по чьим материалам принимались самые действенные меры.

С другой стороны, наши отношения пока не отягощал ни квартирный вопрос, ни мышиная возня интриг и амбиций, наблюдаемые почти в каждой редакции со стажем. Мы же начинали с чистого листа, стараясь, как при любом, даже случайном знакомстве, показывать себя с самой лучшей стороны. Вот и в командировках, знакомясь со своими героями, целинниками первых эшелонов, которые трудились в еще более трудных условиях (палатки, вагончики, работа от зари до зари), мы невольно заряжались их самоотдачей в большом деле, на фоне которого твои болячки и слабости просто не брались в расчет. Иными словами, здесь побеждал и работал тот самый дух советского коллективизма, который не в чести у нынешних «хозяев жизни».

Благодарю судьбу за то, что, мотаясь по степным просторам с их несравненным ароматом купающихся в солнце трав и злаков, я погружался и в эту живительную атмосферу коллективизма, где правили самые чистые и врачующие отношения людей, спаянных делом, непосильным для одиночки. Говоря по-иному, все мы, молодоцелинники, становились духовной родней, узы которой покрепче кровных.

Вряд ли кто сейчас будет оспаривать то, что в целом целина состоялась. В Сибири и Казахстане подняли и освоили 42 миллиона гектаров степей, создали более 600 совхозов. Основной кормовой культурой для скота повсюду стала кукуруза. Теперь уже никого не упрашивают и не заставляют выращивать эту «королеву полей».

Расцвел и неприметный город, ставший целинной столицей, где я прожил пять лет. Бывший глиняный Акмолинск принял от щедрот Никиты Сергеевича Хрущева прекрасный Дворец целинников, вокзалы, целые улицы домов, построенных «с колес». Были у нас дома «московские», «киевские», я жил в «ленинградском».

На 1963 год в крае проживало более 3,5 миллиона человек – почти треть населения республики. По Всесоюзной переписи 1959 года русские составляли здесь 45% населения, украинцы – более 14%, белорусы, немцы, татары – 16%, представители титульной нации – казахи – лишь около 19%. Поговаривали, что русскоязычный Целинный край может войти в состав РСФСР.

Казалось бы, живи этот многонациональный край, богатей и развивайся. Ан нет. После смещения Хрущева, как бы в пику его идеям, кунаку Брежнева Кунаеву было дозволено сложившийся во всех отношениях Целинный край расформировать, а краевые газеты, соответственно, закрыть. Но это была лишь первая административная гримаса на светлом лике края, называемого «Планетой целина». Вторая и самая зловещая – пришла из Беловежья вместе с винными парами трех славянских президентов, преступно приговоривших к смерти Советский Союз. В одночасье бывший Целинный край со своим романтическим русскоязычным населением оказался за границей. Не имея никакой конституционной автономии в унитарном «ханстве» и брошенное Россией на произвол судьбы, оно, это население, стало спасаться и приспосабливаться по принципу «кто как может».

Первыми от языкового и административного пресса «акиматов», сплошь возглавляемых представителями титульной нации, стали сниматься с насиженных мест немцы. Целыми деревнями. Впрочем, им было куда и за чей счет бежать. А вот прочих нигде не ждали и не ждут. Отдав за бесценок благоустроенное жилье и дачи, сестра моей жены и ее взрослые дети уехали из Кустаная и теперь ютятся в домике с клочком земли в городке Михайловка Волгоградской области. Таких пострадавших – миллионы.

Чтобы закрепить и усилить исход русскоязычных из Казахстана, «евразиец» Назарбаев сделал лисий ход, перенеся столицу в бывший центр Целинного края и в четвертый раз поменяв его название (Акмолинск – Целиноград – Акмола – Астана). О какой автономии целинников теперь говорить?

Можно, конечно, сетовать на овечью покорность славянского большинства (увы, во многих местах, в том числе и в «северной столице», уже бывшего), позволяющего племенным вождям в европейских костюмах сносить памятники Ермаку и целинникам, повально переименовывать улицы и поселки во славу безвестных кочевников, но главный упрек в отсутствии отпора произволу правителей титульной нации заслуживают (своим бездействием) руководители РФ.

На эту тему наша пресса и телевидение почти не говорили и не говорят. Лишь Александр Солженицын в своих «посильных соображениях» «Как нам обустроить Россию» (1990) указал на безалаберную нарезку границ большевиками: «где кочевые стада раз в году проходят – то и Казахстан». Но в те годы вопрос границ, по выражению Ленина, был «даже десятистепенным». А посему в «Казахстан», до 1936 года бывший автономией РСФСР, вошли и южная Сибирь, и южное Приуралье, «преображенные и восстроенные русскими, зэками да ссыльными народами». «И сегодня, – продолжает Солженицын, – во всем раздутом Казахстане казахов заметно меньше половины. Их сплотки, их устойчивая отечественная часть – это большая южная дуга областей… И коли в этом охвате они захотят отделиться – то и с Богом». За это вполне резонное соображение бывшему зэку Карлага казахские националисты пригрозили смертной казнью. А вот другого писателя – Лимонова – с его бутафорским планом партизанской войны в районе Усть-Каменогорска националистам не понадобилось пугать: его сажали на нары свои. Говоря о воинственном либо «тихушном» национализме, я не хочу бросить тень на гостеприимный казахский народ, о котором сужу не понаслышке. Речь о неблагодарной, с чванливой верблюжьей губой «элите»…

Вот такие светлые и грустные мысли вызвала у меня «петропавловская побудка». А когда было особенно тягостно, я подносил к глазам письмо-приглашение второго и последнего редактора «Молодого целинника» Володи Червякова: «Дорогой молодоцелинник! Где бы ты ни был 13 марта 2006 года… давай в этот день в сорок пятый раз поздравим друг друга с днем рождения нашей газеты. И вспомним родную редакцию, нашу беспокойную работу, Целиноград, дорогую сердцу целину. По праву последнего редактора приглашаю всех к себе на юбилейную планерку. Откроет нашу встречу первый редактор Валентин Осипович Осипов и, как всегда, поименно назовет тех, кого уже нет с нами. Помянув ушедших, мы поднимем бокалы за нашу газету, за наше братство и молодость».

Все так и было. Не передать всех чувств, с которыми мы, – поседевшие, но с нестареющим блеском глаз, – обнимали друг друга при встрече, говорили о прошлом и настоящем, убеждаясь, что никто из нас – в угоду сомнительным переменам – не перекрасился, не предал те светлые идеалы добра и справедливости, с которыми мы жили и работали в самой боевой и спартанской газете.

Думаю, что целинный старт сыграл ключевую роль в творческой судьбе каждого из нас. Валентин Осипов после «Молодого целинника» возглавлял издательства «Молодая гвардия» и «Художественная литература», а сейчас он один из ведущих шолоховедов. Владимир Червяков длительное время был ответственным секретарем еженедельника «За рубежом» и организатором поставок русскоязычной прессы в Прибалтику. Юрий Калещук работал в журнале «Журналист» и газете «Алфавит», где напечатал, пожалуй, самую язвительную и разоблачительную статью «Панама» на оберегаемого властями ваучерного афериста Чубайса. Стали писателями Петр Скобелкин, Евгений Гущин, Адольф Дихтярь, Владимир Бараев, Сергей Смородкин и другие. Целинная закваска, убежден, играет животворную роль и в творческой судьбе автора этих строк…

Пять лет, всего-то пять лет просуществовала наша газета «Молодой целинник», сгорев, как метеорит, в атмосфере политических и националистических козней, но свет ее неугасим, коли до сих пор собирает нас вместе, укрепляя наш дух и веру в лучшее, что есть в человеке.

Юрий ЧЕРНОВ,
бывший корреспондент газеты «Молодой целинник».

Другие статьи в этой рубрике:
Живая история: <46>, <43>, <42>, <39>, <26>, <24>, <21>, <19>, <17>, <17>, подробнее>>>

--------------------------------------------------------------------------------

Комментарии к статье:
30.05 11:50 Автор: Зла не хватает!
Гадюки они! "Притесняли" мы их, видите ли, 300 лет! Сначала города им построили, потом промышленность! А потом выяснилось - притесняли!
12.07 22:11 Автор: Саня
Да уж, вытащили их из грязи, теперь мы второй сорт. Когда они умоляли в письмах Русского царя, чтоб он защитил от набегов варварских южных племён, Русские им нужны были как воздух. В 1832 году Акмолинск начинали строить именно Русские солдаты. А теперь конечно, они считают себя ( в частности Назарбаев, хвалит сам себя, что перенёс сталицу ) пупами Азии. Написал бы много, да всё в этой статье уже написано и понятно. Что интересно каждое слово правильно на 100 %.

http://www.navigato.ru/years/2006/2006- … ia-cernov/

Heinrich Sittner

Nicht für mich blühn die schönen Rosen,
Nicht für mich jubelt froh das Land,
Nicht für mich sprießen duftend Blumen
Dort an unserem Wolgastrand.

Nicht für uns fließt die blauschöne Wolga
Still und siegerisch dem Süden nach zu.
Fremd sind wir längst in unserer Heimat
Niemand wünscht uns dort Abend-ruh.

Im Sommer 1979 versuchte man im Kasachstan ein deutsches nationales Gebiet im Rayon Jermentau (Gebiet Zelinograd) zu bilden, doch der Versuch mißlang: Er rief am 22. Juni einen gut organisierten angriffslüsternen Fackelzug von jungen Kasachen durch die «Friedensstraße» von Zelinograd hervor; sie schrien so laut, so bedrohlich, ja häßlich, so daß die Redaktionsmitglieder der deutschen Zeitung «Freundschaft», die seit 1966 in Zelinograd erscheinen durfte, im vierten Stockwerk vor Angst um ihr Leben zittern mußten, weil der Fackelzug so unerwartet entstand, die Lage wurde häßlich, abscheulich, denn niemand hatte zuvor etwas gewußt, nicht mal geahnt: Erst später hatte man auf Umwegen erfahren, daß die Idee eines deutschen autonomen Gebiets eine Vereinbarung von Breshnew, Generalsekretär der KPdSU, und Kunajew, Ersten Sekretär des ZK der KP Kasachstans, gewesen war. Einen ganzen Tag ging durch die Hauptstraße von Zelinograd eine viele Tausende starke Demonstration von jungen Kasachen (die Alten blieben auf jeden Fall im Schatten), die eine Losung donnerlaut von früh bis spät unaufhörlich in russischer Sprache brüllend skandierten: Ka-sach-stan un-trenn-bar, Ka-sach-stan un-trenn-bar!!!. Das Moskauer bzw. Alma-Ataer politische Experiment scheiterte gleich von Anfang an, kostete aber den Deutschen im Gebiet Zelinograd einige schauderhafte Tage vor unerwarteten Furcht und Ärger, einem deutschen Jungen jedoch das Leben, noch drei wurden verletzt, weil sie an jenem Tag nach Hörensagen für die Deutschen ein gutes Wort zu laut eingelegt hätten...

Anfang der 1980er Jahre wurde mit geringen Abweichungen eine offizielle Zahl von etwa zwei Millionen RD genannt. Später, in den Jahren 1987-1989, reisten etwa 150000 RD in die Bundesrepublik Deutschland aus, 1990-1991 nochmals jeweils die gleiche Zahl. Auch im nächsten Jahrzehnt reisten jährlich ebenfalls viele Familien nach Deutschland, doch schrumpfte die Zahl der Emigranten allmählich zusammen, dabei häufte sich aber die Zahl von Nichtdeutschen, weil die meisten Familien vermischte Ehen hatten. Inzwischen wurden in der Region Altai der Deutsche Nationale Kreis Halbstadt und im Gebiet Omsk der Deutsche Nationale Kreis Asowo eingerichtet, wo übrigens nur ein winziger Teil der Rußlanddeutschen unter Menschen anderer Nationalitäten lebt.

http://www.rundschau.mv.ru/null.htm

Опубликовано в журнале:
«Студия» 2003, №7
НА ПЕРЕКРЁСТКАХ ИСТОРИИ – ECKEN DER GESCHICHTE
Вячеслав Демидов
Путь в Россию и из

(1764 – ...)

Выселять немцев в Сибирь принялись в декабре. Какого года? Тысяча девятьсот пятнадцатого. Созданный Государственной Думой „Особый Комитет по борьбе с немецким засильем“ приступил к „освобождению страны от немецкого влияния во всех областях народной жизни Государства Российского“. Так сказать, в благодарность за то, что приехали.

А начиналось так прекрасно...

Возведенная в 1764 году гвардейцами на российский престол, юная Екатерина Анхальт-Цербстская (Великой она станет позже...) не могла забыть своего ухоженного германского быта. Очень хотела, чтобы в России, которую она полюбила любовью вовсе не показной, начались, как сейчас говорят, культурные сдвиги. Чтобы крестьяне научились работать, как у нее на родине, а страна сделалась богатой в меру своих просторов. Едва после переворота всё успокоилось, послала в Европу манифест:

„Всем дозволяем в Империю Нашу въезжать и селиться где кто пожелает, во всех Наших Губерниях“.

И еще один в следующем году. И год спустя еще один.

Она понимала, что жить в Российской глубинке (а именно там следовало начать преобразования) тяжко будет нерусскому человеку. Но момент был очень уж подходящим. В Пруссии и Австрии только-только замолкли пушки Семилетней войны – повсюду бездомные, разоренные, погорельцы... Поедут, без сомненья, поедут!

И точно: поехали.

Тем паче, что велела государыня выдавать тем, кого запишет в свой список „вызыватель“ – уполномоченный агент, сразу по восемь шиллингов. Каждый день по восемь! Деньги колоссальные: библиотекарь Кёнигсбергского замка Иммануил Кант получал в те годы 24 шиллинга в день..

Обещала (и что еще важнее, слово сдержала) тем, кто направится в необжитые места, на тридцать лет освободить от всех налогов. Бесплатно каждой семье дала по 30 десятин* земли: 15 – пахотной, 5 – леса, 5 – выгонов, 5 – под строения и гумно. И еще по лошади, а у кого большая семья – так даже по две. Корову, муку, зерно на семена, плуг, телегу, веревку, лопату и прочее. И по 500 рублей „подъемных“ денег. И беспошлинно разрешила торговать да ярмарки устраивать.

Только приезжайте, только россиян научите работать прилежно и правильно!

Всего два года прошло – переселились в Россию 23.109 колонистов, потом еще, еще... Сто лет спустя, в 1864 году, поселений-колоний насчитывалось пятьсот сорок девять.

А к началу Первой мировой войны число русских подданных, чьим родным языком был немецкий, приблизилось к двум миллионам.

баронск

Караваны переселенцев шли туда, где морем пахло: в порты Любек и Данциг (нынешний Гданьск). На кораблях плыли в Петербург. И мимо роскошных дворцов пешим путем в старую столицу Москву. Пылят телеги, шагают усталые немцы: эко пути-то... В Москве Немецкая слобода. Неужели конец? Нет еще, снова грузиться – снова плыть.

„Вызыватель“ барон Борегардт де Кано успокаивает: скоро, скоро доберемся. По матушке-Волге проплыли мимо Саратова – и вот она, немецкой колонии столица Катариненштадт**. В честь государыни(длинное название города русские сократили до Баронска.). На календаре 29 июня 1764 года.

Дома поставили на отлогом косогоре по обе стороны речки Малый Караман. До Волги рукой подать, она здесь глубиною 8 сажен, 600 шириною: белуга, осетры, севрюга, белорыбица, стерляди, сомы, сазаны, судаки...

Деятельный барон (он имел право на 10% собранного урожая и был для колонистов властью управляющей и судебной) основал на Волге меж Саратовом и Камышиным больше двадцати колоний, из них одну назвал в честь себя Кано, другую в честь жены – Сусанненталь, а еще две в честь своих детей – Филиппсфельд и Эрнестиндорф.

В общей сложности в Екатерининское время приехало около 75.000 человек, им выдали 5.682.307 рублей ссуд, причем 2.026.454 рубля безвозвратно – вот как скрупулезно шел счет!

Двадцать лет спустя после прибытия в Баронске проживала 141 семья – 636 человек, к 1900 году насчитывалось уже больше 400 дворов – 6.077 жителей и 2.500 лошадей. Молились в двух лютеранских храмах, одном католическом и одном православном. Дети учились в трех школах, и немцы поняли некоторые пункты манифеста буквально: вместо истории и литературы России преподавали историю и литературу Германии. Был сиротский приют, больница с врачом. Человек восемьсот занимались кустарными промыслами. Торговых и промышленных заведений насчитывалось сто тридцать три. И трактиров одиннадцать.

Главное богатство для многих был табак. По его вывозу колонисты постепенно заняли второе место в России: каждая семья в среднем производила 90 пудов табака, а он стоил 2 рубля 15 копеек за пуд. Корова же – 3 рубля, лучшая лошадь – 6 рублей. И что удивительно – ничто у немцев не пропадало зря: из соломы плели шляпы, сумки, корзинки, пояса, из лозняка – стулья, кресла, столы, детские кроватки. Понятное дело, на продажу. Дети зарабатывали за год до 16 рублей, женщины – 60-70, мужчины – до 120.

В Екатериненштадте были три мельницы, мастерские выделки кож и пошива женских сумок и перчаток. Изготовляли не только гребешки– веревки и канаты для речных судов.

Кроме сельских хозяев, промышленников, торговцев, жили в поволжских колониях и городах немцы-учителя, немцы-архитекторы, немцы-врачи. Культурное их влияние трудно переоценить. Достаточно вспомнить, что первый книжный магазин в Самаре открыл в декабре 1866 г. Петер-Август Грау. Что пять лет спустя его вдова Фанни устроила при магазине первую в городе публичную библиотеку. Что мануфактурная лавка братьев Клодт продавала не только ткани, но и первые в Самаре электролампочки...

сарпа-сарепта

Евангелические братья (их называли еще гернгутерами, ибо они утверждали, что находятся in des Herren Hut – „под покровительством Бога“) в Катариниенштадте не остановились, хотя одними из первых откликнулись на манифест императрицы.

Они решили нести слово Божье калмыкам в низовьях Волги, близ Царицына. Города, о котором голштинский посол Адам Олеарий писал: „...Находится в 350 верстах от Саратова, лежит на правом берегу, на холме, невелик, построен в форме параллелограмма, с шестью больверками и башнями, и заселен одними стрельцами, которых живет в нем 400 человек“.

Плыли не наугад. Царицынский воевода Алексей Быков добросовестно выполнил указ Петра Великого: „...Описать какие места и урочища, и есть ли где леса, и острова и поля, и по скольку сажен или верст, …и чертеж и опись прислать в приказ Казанского дворца“.

Верстах в двадцати пяти ниже Царицына увидели: в Волгу впадает речка. Та самая, на чертеже обозначенная как Сарпа. Исполнилось, выходит, сказанное в Книге Царств: „Встань, и пойди в Сарепту Сидонскую, и оставайся там“. Именно так: Сарпа – Сарепта...

Фундамент первого дома жители „Колонии Сарепта“ заложили 14 сентября, через месяц справили скромное новоселье. В вечное владение получили 5.870 десятин земли и все обещанные привилегии. Особым указом запрещено было селиться там русским,– думается, ради „чистоты эксперимента“.

Не зря ведь Василий Андреевич Жуковский спустя полвека отметил:

...В Сарепте зрелище иное:

Там братство христиан простое

Бесстрастием ограждено

От вредных сердцу заблуждений,

От милых сердцу наслаждений.

Там вечно то же и одно;

Всему свой час: труду, безделью;

И легкокрылому веселью

Порядок крылья там сковал.

Добавим: пили сарептские жители уже тогда родниковую воду из водопровода. Из реки чистоплотные гернгутеры не пожелали.

москва ждала почти сорок лет

Родник отыскался в версте от поселка, весь 1766 год прокладывали дубовые трубы. И пошла вода в водоразборный фонтан посредине центральной площади. И во дворы. И даже в кухни. Первый в истории России водопровод для простых людей.

Ибо ни петербуржцам, ни москвичам, ни тем паче саратовским жителям водопроводная вода еще долго была недоступна. В Москве, правда, существовал водопровод, – но только царский, сооруженный в 1633 году английским часовых дел мастером Галовеем. Текла вода из Москвы-реки в Свиблову башню (Водовзводную с того времени). оттуда в поварни Ситного и Кормового дворцов Кремля. А дальше – остановка на полтора века. „Прожект о проведении воды в столичный город Москву, учиненный генерал-лейтенантом фон Бауером июня 24 дня 1780 г.“ (опять-таки немцем, заметьте) был благосклонно утвержден матушкой Екатериной, однако строить по-немецки быстро не умели: московский простой люд еще почти сорок лет дожидался – до 1805 года. А саратовский – до 1856 (водопровод был с деревянными трубами, вроде сарептского), петербургский – до 1859-го.

В Сарепте же возле общественных водоразборных фонтанов висели первые в России правила водопользования: „Не мыть ведра. Не черпать руками“. Водопровод спас колонистов от холеры в первую российскую эпидемию 1830 года, да и во все прочие, случавшиеся потом. В Саратове и Царицыне сотнями и тысячами мёрли люди, а сарептяне были как заговоренные. Со временем сделали закрытые накопительные цистерны, проложили оцинкованные трубы вместо дубовых. Было в то время уже десять фонтанов общественного пользования и еще 21 частный фонтан во дворах. А кое-где поступала вода прямо в дом, текла из кранов!

Строили немцы-гернгутеры, без всякого преувеличения, на века: водопровод действовал два столетия, до 60-х годов двадцатого века, когда начали в Сарепте строить многоэтажки, и мощности старого не хватило.

кочевые гернгутеры

„Письмо и печать Убаши. Ни один калмык, как бы он не назывался, против устья реки Сарпы, где поставлены по Нашему приказу пограничные столбы, не смеет топтать пашни и другие угодья и не смеет никому наносить ущерба. Писано в 28 день месяца Гахая 1766 года“. Покровительственный указ этот дал хан Большой Торгутской орды Тохмут в ответ на жалобу приехавших из Сарепты двух колонистов – Брандта и Бробега.

Земля, которую отдали под Сарепту, искони принадлежала степнякам-калмыкам. Появление колонистов они восприняли как самоуправство: нападали, грабили, уводили в плен и продавали в рабство в Китай и Турцию. Писатель Борис Пильняк (наполовину немец по фамилии Вогау) вспоминал: „Бабушка мне, ребенку, рассказывала, как, когда немцы впервые пришли сюда на Волгу, они вели войну с киргизами; один раз киргизы поймали в займищах на Карамане тридцать немцев и вырезали им языки; а немцы, излавливая конокрадов-киргизов, закапывали их в стога и сжигали заживо...“

Но сколько можно жить в осаде? Вот и послала Сарепта к хану депутацию. Указ-то посланные привезли, прибили к межевым столбам, да только калмыки в массе своей читать не умели... И тогда Тохмут решил сам посмотреть на пришельцев, со всей свитой прибыл на берег Сарпы. Оказалось, дело не только в любопытстве: хан болен. Что ж, сарептский врач Вир его вылечил.

В благодарность хан оказал немцам самую высокую честь: пригласил тех, кто пожелает, жить рядом с ним, для чего и три юрты поставил. Отказываться неприлично. Гернгутеры выбрали троих. Хан пожаловал им калмыцкую одежду. Потом немцы вместе с ним откочевали в орду. Первыми из европейцев увидели обычную жизнь калмыков, все лето и всю осень провели у хана, двухколесную арбу купили, завели коров и лошадей. От Сарепты, впрочем, далеко не уходили, чтобы время от времени ездить домой за продуктами: все-таки очень уж непривычной была пища кочевников. Но язык калмыцкий выучили и стали переводчиками-толмачами.

Римляне говаривали: „Хочешь мира – готовься к войне“. В том самом году, когда хан стоял на берегу Сарепты, собрали сарептяне деньги на строительство и содержание крепости. Царицынский воевода прислал военного инженера. Городок с трех сторон (с четвертой защищала Волга) окружили рвом, земляным валом и двухметровой деревянной стеной, возвели редуты для дюжины пушек. Через четыре года в готовое укрепление прибыл гарнизон: артиллеристы, 20 пехотинцев и офицер.

Впрочем, когда вспыхнул пугачевский бунт, Сарепта почла за лучшее сдаться без боя. „...Пугачев <...> поспешно стал удаляться к Сарепте. <...> Тут он встретил астронома Ловица и спросил, что он за человек. Услыша, что Ловиц наблюдал течение светил небесных, он велел его повесить поближе к звездам. Адъюнкт Иноходцев, бывший тут же, успел убежать. Пугачев отдыхал в Сарепте целые сутки, скрываясь в своем шатре с двумя наложницами. Семейство его находилось тут же“, – читаем у Пушкина.

Из всех сарептских зданий пугачевцы разрушили только аптеку. Ухоженные немецкие домики не тронули. Забрали хлеб из амбаров, соль, оружие, два табуна лошадей. Несколько молодых колонистов примкнули к Пугачеву и после его разгрома были сурово наказаны.

Пострашнее Пугачева были налеты совершенно неизвестной немцам саранчи. Первый случился в 1781 г., и потрясенный русский очевидец писал: „Все небо вдруг покрылось густым мраком с ужасным шумом. Саранча летела тучей шириною более 2 верст. Опустилась она в степи за Сарептой слоем на пол-аршина толщиною, и движением своим представляла вид зыблющихся вод“. И еще не раз налетала, объедала всё дочиста...

Однако ничто не сломило упрямых колонистов. В 1890 году по Волге отправили они на продажу 622 тысячи пудов зерна да других товаров 635 тысяч пудов, а ввезли товаров в Сарепту всего 205 тысяч пудов. Сальдо доходное, как ни считай.

с двух ночи до семи вечера

„Без четверти двенадцать бьют на кирхе колокола (металлический, не русский звон), и вся колония сидит за обедом, и затем – прикрыв ставни и раздевшись, как на ночь, спит.

Gross-Mutter имеет пять пар туфлей, все они стоят у порогов, в одних она ходит по двору, в других по коровнику, в третьих по кухне, в четвертых по столовой, в пятых по гостиной, – это чтобы соблюсти чистоту. Полы моют каждый день, а дом снаружи – по субботам. В коровнике полы моют тоже по субботам“, – это опять Борис Пильняк: сарептинский быт даже ему, наполовину немцу, казался диковинным.

Поля устраивались вдали от жилья: час пути, а то и больше. Поэтому на сев пшеницы вставали в 2 ночи, кормили лошадей, наскоро завтракали. Обедали в поле: копчёная колбаса, ветчина, хлеб с маслом. Горячее ели только в 7 вечера, вернувшись, и засыпали мигом: в 2 часа снова в поле.

После пшеницы сажали картофель, арбузы, дыни, тыкву, подсолнечник, овощи... Уфф!... Две-три недельки пауза. Но не отдых – первая стрижка овец, уничтожение вредных насекомых в саду, подготовка к сенокосу.

Зимой и летом в Сарепте на градуснике одно и то же: тридцать-сорок – только вся и разница, что зимой минус, а летом плюс, и как раз в уборочную страду. Поэтому начинали убирать ночью, при луне, опять в 2 часа. Самую жару отдыхали. Заканчивался рабочий день в 10 вечера, иной раз и позже. Рожь кончили – начинай пшеницу, а там ячмень, овёс... На току молотили по-своему: две лошади катали по снопам „немецкий каток“, гранитный вал примерно в метр длины и сантиметров тридцать диаметром. Позже и молотилки появились из Германии.

Кончили молотьбу – берутся за овощи и фрукты, за арбузы и дыни, их отправляли по Волге на продажу. А в домашнем хозяйстве из арбузов делали мед. Мякоть клали в большие котлы, варили, светло-коричневую тягучую массу сливали в деревянные бочки и двадцатилитровые стеклянные бутыли, оплетенные ивовыми прутьями. Арбузной кожурой лакомился скот, семечками – куры и утки. Ничто не пропадало...

А там снова весна, сев. И так год за годом.

Средняя немецкая семья в Поволжье владела шестью лошадьми и тремя коровами, козами, овцами, свиньями, курами, утками и индюшками.

А спали на простынях

Через три десятка лет после появления немцев на Волге саратовский землемер Леон Лебедский прошел пешком от Самары до Астрахани и достатком колонистов был поражен: в домах повсюду деревянные кровати, на них набитые соломой матрацы, поверх – белые простыни!

„При домах сады с яблоневыми, грушевыми, сливовыми, вишневыми деревьями. Женщины сверх полевой работы прядут лен, шерсть, ткут холсты и сукна“,– писал он.

„Все колонии построены хорошо, широкими правильными улицами, так что некоторые из колоний гораздо много лучше уездных городов. Дома у колонистов большие, светлые“, – отмечал другой путешественник.

„Мне подавали блины с ягодным вареньем, поджаренные пирожки со смородиной, – сообщал третий. – Прошу покорно найти это у наших мужичков“.

А вообще-то колонисты питались просто: картошка, клецки, суп из баранины, молоко с ржаным хлебом, зимой квашеная капуста. Мясо летом куриное, утиное, осенью гусиное, индюшачье. Если в это время на столе вдруг появлялась говядина – это значило, что случилось несчастье с коровой или теленком, пришлось зарезать...

Колбасу и ветчину готовили в ноябре. Тушки домашней птицы замораживали, потом доставали из погребов-ледников по мере надобности.

Запасов требовалось много. В семьях по десять-двенадцать человек, на полевые работы нанимали со стороны еще десять-пятнадцать, а то и больше. Еду на всех варить – хозяйке только поворачиваться...

Зимой чинили телеги, сбрую. У хорошего хозяина всегда были в запасе хотя бы одна телега, плуг, несколько колёс, лопат, вил, граблей и прочего: если что ломалось, укладывали под навес до зимы, взамен брали новое, приготовленное загодя.

У каждого двора слева от ворот жилой дом, у одних кирпичный, у других деревянный. Кирпичный – богаче, деревянный – зимой теплее. Напротив дома летняя кухня и пекарня. Пойдешь в глубину двора – там конюшня, коровник, хлев для свиней и овец, птичник. Дальше сад, огород и погреб-ледник – глубокий, объёмистый, держит холод все лето...

горчица для императора

Сарептская горчица так до сих пор называется. Ее семена в 1798 г. прислали из петербургского Вольного экономического общества. Гернгутер Конрад Нейц занялся новым растением, да заодно вывел собственный сорт: „сарептская сизая“. Начал производство горчичного порошка – сначала ручное, потом машинное, на конной тяге.

Продукт выходил отменный, и в 1810 году Нейц послал свою горчицу в Санкт-Петербург – заменить английскую, ввоз которой кончился из-за французской континентальной блокады. Как видно, попробовали новинку и в императорском дворце: фабрикант получил милостивое письмо и золотые часы в подарок.

Зять его Иоганн Глич в 1815 г. унаследовал предприятие и прославил сарептскую горчицу по всей Российской империи: в 1840 г. отправил во все концы уже 6 тысяч пудов, через десять лет произвел 15 тысяч, потом наладил паровую тягу – за один год выпуск удвоился, достиг 30 тысяч пудов.

Тут к месту вспомнить о сарпинке, она в словаре Даля: „САРПИНКА – полосатая или клетчатая, бумажная холстинка, работается в Сарепте, Сарат. губ.“ Расходилась тоже по всей России. Фабрика Борра выпускала 80 сортов – разной плотности, окраски. Аршин сарпинки в 1890 году стоил 12 копеек. Всем была доступна.

Миссионерская деятельность среди калмыков, однако, шла скверно, переходить в христианство они не хотели. Так что в1892 гернгутеры из Сарепты уехали. Остались только лютеране со своим пастором, и служба в кирхе шла по-лютерански.

Когда провели вдоль Волги железную дорогу, Сарепта стала дачным местом жителей Царицына. Ездили они туда и на леченье. Сарептская минеральная вода Екатерининского источника, открытая еще первыми поселенцами, была целебной (течет, кстати, до сих пор).

А еще в Сарепте перед Первой мировой войной находились: кирпичный завод, кузница, лесопилка, гончарная фабрика, скорняжня, красильня, дубильня, пекарня, мыловаренное производство, несколько мельниц, две школы ткачества и плотина на Сарпе.

По подсказке калмыков обнаружил еще в 1769 г. сарептский врач Иоган Вир в 9 километрах от Сарепты на склонах горы Ергеней источник минеральной воды. Впоследствии открыли и другие источники – свыше трех десятков. Самый мощный назвали Екатерининским, он давал 10 тонн воды в час. Так появился один из первых в России курортов с минеральными и грязевыми ваннами. Больные ездили туда из Сарепты на лошадях, которых покупали здесь же у калмыков... По сию пору пьют в России минеральную воду „Ергенинская“.

Монумент

Осенью 1848 года – чтобы успеть к столетнему юбилею – колонисты устроили подписку на памятник Екатерине Великой. Собрали 14.200 рублей серебром, заказали бронзовый монумент профессору барону фон Клодту в Санкт-Петербурге. Изображена была императрица сидящей на троне с манифестом в руке. На четырех угловых столбах ограды – герб России, на средних столбах – герб Саратова. Открыли памятник в Екатериненштадте 4 октября 1851 года. А коммунисты в начале 30-х годов его снесли и отправили в переплавку. Подумаешь, какой-то Клодт...

меннониты

На южных землях Российской империи город Нахичевань был построен для армян, Мариуполь для греков с Минорки. Кроме них, приехали итальянцы из Лукки, а в 1782 г. светлейший князь Потемкин переселил в те края шведов с острова Даго (ныне Хиумаа).

А еще раньше, при Елизавете Петровне, разрешено было сербу Хорвату поселить на правом берегу Днепра 16.000 сербов – два полка: один гусарский (назван хорватским в честь создателя), другой пехотный – пандурский, и назвать поселение Новой Сербией. Там построил Хорват на реке Ингул крепость Святой Елизаветы, будущий город Елизаветград (коммунисты переименовали его сначала в Зиновьевск, потом в Кирово и, наконец, в Кировоград). Еще двое сербов, Шевич и Депрерадович, получили земли в Бахмутской провинции и создали там Славяно-Сербию с главным городом Новомиргородом.

Но основной массой колонистов были все-таки немцы. Они начали прибывать в 1809 году. Поселения свои называли дорогими сердцу именами: Штутгарт, Карлсруэ, Маннгайм, Зельц, Штрасбург, Тиге, Тигенхаген, Альтонау, Лихтенау, Базель, Дармштадт... Близ Одессы, в Бессарабии и на Южном Кавказе основали 181 колонию.

Дорога была нелегкой. Когда 1.400 немецких семей отправились в 1817 г. из Вюртемберга в Грузию, до места добралось только 486 семей, остальные погибли, заболев по дороге лихорадкой...

Не столь драматично происходило путешествие из Западной Пруссии меннонитов – последователей протестанта Менно Симонса (1496–1561), голландца по национальности, который в прибалтийских владениях Германского ордена организовал несколько общин. Осушив между Данцигом (ныне Гданьск), Эльбингом (Эльблонг) и Мариенбургом (Мальборк) болота, меннониты получили эту землю во владение.

В браке у них была общность имущества, при наследстве – равенство между всеми членами семьи, включая женщин. Но главное – исповедовали они полный отказ от военной службы. И когда Пруссия наложила на них свою тяжелую руку, ушли в Россию.

Кодексом привилегий от 6 сентября 1800 года император Павел I даровал им „на все времена“ освобождение от военной присяги, от гражданской службы, от присяги на суде. Меннониты же обязались давать постой и подводы проходящим через селения войскам, содержать в исправности дороги и мосты, платить земельную подать по 15 копеек с десятины пахотной земли.

Полтораста семей поселились в Молочных водах, получили 150.000 десятин земли по две с половиной копейки за десятину (бесплатность к тому времени была отменена). Как писал словарь Брокгауза и Ефрона, эта местность сделалась „главным центром сельскохозяйственной и умственной интеллигенции, наполнилась рощами, богатыми нивами и стадами отличной породы скота. В одном молочанском округе свыше трех с половиной миллионов тутовых деревьев, развито шелководство и табаководство. Густой цепью расположены заводы винокуренные, суконные, кирпичные, черепичные и т. д., фабрики, мельницы, всевозможные мастерские, преимущественно приготовляющие земледельческие орудия. Меннониты высоко ставят грамотность, считая ее важнейшей потребностью общества, между ними нет неграмотных, мальчики и девочки обязательно посещают школы (большею частью одноклассные; в каждой колонии по школе). Все, даже противники иностранных колонистов, утверждают, что меннониты трудолюбивы, любят порядок, нравственны, гуманны и трезвы. Они живут в больших и удобных домах (около 30% каменных) и по преимуществу малосемейны. Влияние их на окружающих русских крестьян благотворно“.

Во время Крымской войны 1853–56 гг. немцы-колонисты работали в госпиталях, поставили русской армии 2.000 подвод с продовольствием.

Порты Одесса на Черном море и Бердянск на Азовском поставляли за границу выращенное колонистами зерно.

кто В эмиграцию, кто в ссылку...

Увы, все хорошее рано или поздно кончается. Не верится, но опрятность немецких поселений вызывала неудовольствие! В газетах писали о вредности чрезмерной чистоты...

Вряд ли по этой причине, но в 1874 году Александр II отменил дарованное немцам Екатериной Великой освобождение от призыва в армию. Удар был не только страшный, но и непонятный. Манифест государыни строго соблюдался больше ста лет, благодаря ему быстро поднималось хозяйство, и вдруг...

Особенно возмущались меннониты, которые и в Россию-то приехали, только чтобы в Пруссии не брать ружье в руки. Пришлось опять бросать всё и эмигрировать. Теперь в Америку.

И поволжские колонисты, те тоже отправлялись в Бразилию, Аргентину, США, Канаду, пели грустные песни:

Собирайтеся, братья, пора!

Уж написаны нам паспорта,

Чтобы ехать куда-то за море,

Где зимы нет и нету морозов...

Эх, Россия, остались бы мы у тебя, –

Да велишь нам в солдаты идти...

До начала Первой мировой войны эмигрировали сотни тысяч немцев. На третьей по счету родине окрестное население по сию пору зовет их русскими. И стоят там Катариненштадт да другие поселки с именами поволжских колоний, с улицами Саратов, Самара, Волга...

А Сарепту в мае 1920 г. переименовали в Красноармейск. Церковную площадь – в площадь Свободы, Большую улицу в улицу Тельмана, Астраханскую (ее-то за что?) в Виноградную. В тридцать шестом запретили ходить в кирху. Немцы собирались на улице возле дома пастора. Тот из окна вел службу. Арестовали его в тридцать девятом. В кирхе устроили хозяйственный склад, потом магазин.

До поголовных сталинских высылок в Сибирь да Казахстан оставалось два года. После высылок царских.

начали с самых малоимущих

Первыми в ссылке тысяча девятьсот пятнадцатого года очутились немцы из Волынской губернии – никакие не переселенцы, а тутошние, польские, в российском подданстве оказавшиеся чисто случайно, после очередного раздела Речи Посполитой. Волынь плодородной землей небогата – немцы осушали болота, корчевали лес, сеяли озимую пшеницу, гречиху, сахарную свеклу... Было их там всего сто семьдесят тысяч – меньше, чем в любом ином месте империи. Самые малоимущие среди немцев России.

Но пушки Первой мировой гремели совсем рядом, а стратегические соображения военных главенствовали...

Указ о выселении из привислинского края датируется 13 декабря 1915 года. Цель предельно проста: грубой силой заставить российских немцев „отмежеваться от германцев, забыть об общности происхождения, забыть об общности языка и совершенно вычеркнуть из своей памяти родственников, сражающихся в войсках наших противников“.

Тут стоит вспомнить, что в армии российской служили триста тысяч немцев, – их всех после начала военных действий перебросили в Закавказье (спасибо, что не дальше). А гражданских, которые имели несчастье жить в 150-верстной прифронтовой зоне,– тех эшелонами везли в Омск, Томск и прочие „места не столь отдаленные“.

Заложил город Омск в Акмолинской области (тогдашней, императорской России) немец, полковник Бухгольц. Первую немецкую деревню в Омском уезде, Александровку, в 1894 году основали вполне вольно, и лет через пятнадцать насчитывалось немецких поселков добрых три сотни. Ни о каких антинемецких настроениях не слыхивали: земли невозделанной вон сколько лежит, – добро, что в распашку взяли.

С 1906 года шла Столыпинская реформа. Немцы, как прочие переселенцы, получали льготный проезд и провоз имущества, бесплатно землю по 15 десятин на мужчину. В Енисейской губернии, скажем, отдали немцам участок Сайбар у реки Поперечный Карасук в Абаканской волости.

После августа четырнадцатого ветры задули иные. Из Петрограда, бывшего Петербурга, пришла бумага с длинным названием: „О некоторых вызываемых военными обстоятельствами мерах сокращения иностранного землевладения и землепользования в государстве Российском“. Меры против российских немцев: война идет с германцами, а они, оказывается, вражеские подданные! И точно: хоть и жили в империи не один десяток лет, в российском подданстве по большей части не состояли. Матушка Екатерина не требовала, потом как-то забылось. Теперь что делать? А как наверху делают…

В губерниях сибирских столичный опыт приняли к руководству неукоснительно: был, положим, Гнадендорф („Благодатная деревня“) – будет Николаевка. Предписали немцам недвижимость свою продавать побыстрее. Добровольно. Медлить станут – устроят аукцион.

Сажать за колючку (чем занялись спустя четверть века большевики) не стали. Да и слов таких – исправительно-трудовой лагерь – никто еще не знал. Но вот лишить средств к существованию – это пожалуйста.

Жил, скажем, в городе Томске уже 35 лет некто Крюгер Роберт Иванович. Хозяин самого большого в Сибири пивоваренного дела. И что же? Прусским подданным оказался! Конечно, отобрали у него завод и „транспортное обеспечение“: лошадей, повозки и сбрую. Предприятие замерло, двести человек рабочих на улице, торговля ячменем упала, пива нет, – зато донесли „о выполнении“.

Искали, понятно, шпионов. Начальник Степного генерал-губернаторства (это две области: известная нам Акмолинская и Семипалатинская) докладывал министру внутренних дел об „особой политической связи и организации“ немцев, о тайных курьерах, шныряющих между поселками. Даже аэропланы, будто бы спрятанные у колонистов, придумал. И тут же своею властью запретил всем разговаривать по-немецки.

А население… По отношению к немцам появилось, как писал осенью 1915 года один уездный полицейский чин, „скрытое, ничем пока не проявляемое враждебное настроение“. А у тех „заметно враждебное отношение ко всему русскому“ и разговоры, что в России больше не жить, пора ехать... Конечно, пошли просьбы о русском подданстве, их в общем удовлетворяли без ограничений.

2 июля 1916 г. Совет министров запретил „повсеместно в Империи“ преподавание на немецком языке „во всех учебных заведениях, не исключая частных и содержимых евангелическо-лютеранскими пасторами“. Можно учить по-немецки Закон Божий и немецкий же язык, – но это только одним „природным немцам“.

Готовилось выселение куда подальше всех приехавших когда-то немцев, включая потомков. Начало операции – апрель 1917 года. Но грянул февраль.

Немцы воспрянули духом. Потребовали у Временного правительства отменить „ликвидационные законы“, возвратить отнятые земли и имущество, возместить убытки.

Законы были остановлены, но временно: мол, окончательно решит Учредительное собрание. Ну а министр иностранных дел Милюков относительно будущего не сомневался: „Мы должны разделаться с немцем внешним и покончить с немцем внутренним“.

Не обращая внимания на эти слова (а возможно, именно обратив), в мае 1917 г. Общероссийский съезд немецких колонистов решил объединить всех во Всероссийский союз немцев и меннонитов.

В том же мае в Славгороде Барнаульского уезда Томской губернии на многолюдном митинге организовался Комитет российских граждан немецкой национальности Западной Сибири. Нет, не правительство, но все же надеялись: хоть как-то удастся себя защитить. Меньшинство ведь...

Но после Октябрьского переворота появился большевистский Омский совет. Он 31 декабря порадовал немцев: закрыл их газету „Сибирский вестник“. За „шпионаж“. А четыре месяца спустя арестовал весь состав немецкого районного комитета в Змеиногорске: „по подозрению в контрреволюционной деятельности“.

Но в июне адмирал А. В. Колчак ликвидировал власть большевиков в Сибири, что, естественно, немцы восприняли как „избавление от власти насильников, всюду насаждавших бесправие и ненавистный немцу беспорядок“, и „водворение свободного, демократическо-правового строя в автономной Сибири“. Вроде бы все успокоилось. Но, как известно, история пошла иначе: по всей Сибири, в конце концов, установилась советская власть...

Очень нелюбимая немцами, как ни старались большевики привлечь их на свою сторону. По данным В. Н. Шайдурова, в Западносибирском крае в первой половине 20-х годов на 86.759 немцев приходилось только 214 партийцев, 215 комсомольцев и 182 пионера – в сумме чуть больше полпроцента.

Причина понятна. Сибирские крестьяне-немцы были зажиточны. Имели много немецких и американских сельхозмашин. Использовали их на кооперативных началах, хорошо умея считать прибыль или убыток. Идеи большевистской кооперации „по Ленину“ не воспринимали, полагая вполне справедливо, что могут поучить кое-чему приезжих агитаторов.

Им в пику власти создали в Славгородском округе Немецкий район с центром в селе Гальбштадт. Дата памятная: 4 июля 1927 года. Надеялись советизировать „сплошь кулацкие“ немецкие деревни. А простодушные немцы восприняли организацию района иначе: как намерение помочь им сохранить традиции, культуру, язык, религию.

Бедные они, бедные... Пришел тридцать седьмой год, и следователи НКВД состряпали дела об антисоветизме в Гальбштадтской МТС, о контрреволюционной фашистской организации в Сибири.

И тут Чапаев!

В Екатериненштадте же после Февральской революции все было иначе: управлял всеми делами Комитет общественной безопасности. Председателем его был один из братьев Шефферов, человек известный: на их заводе изготовляли для всего Поволжья просорушки, плуги, бороны, веялки и другие орудия... Милицией командовал студент Фишер. Существовал Комитет до марта восемнадцатого года.

А в марте В. И. Чапаев (тот самый!) послал для „свержения буржуазии“ роту. Сопротивления она не встретила, и в городе появилась советская власть. Пришлым помогали люди из местных: уж очень привлекательны казались лозунги. Для дальнейшей борьбы сформировали 1-й Екатеринштадтский немецкий коммунистический полк (воевал с германскими немцами на Украине), против Врангеля и Деникина отправили 2-й Бальцеровский немецкий полк. А в 1-ю Конную армию Буденного – 1-й немецкий кавалерийский полк. Воевали за „светлое будущее“ от души.

Из Москвы прибыл большевик Болдовкин (почему-то под псевдонимом Чагин) – руководить парторганизацией, и 9 октября 1918 года, как написано в энциклопедии, „родилась областная рабочая коммуна“.

Немцы-большевики принялись вывозить хлеб в Москву и Петроград. Об этом в той же энциклопедии: „пришлось реквизировать у местной буржуазии и кулаков все излишки зерна“. Что такое в лексиконе коммунистов „излишки“, всем известно – вплоть до посевного запаса, о резервном (в Поволжье, как известно, раз в три-четыре года дует суховей) и говорить нечего. Набрали той осенью восемнадцать миллионов пудов.

Реквизировали, впрочем, не так чтобы успешно: весной девятнадцатого года „кулакам“ удалось-таки засеять поля. И урожай собрать. Но из Москвы грянула телеграмма с категорическим: „В три дня прислать три эшелона зерна!“.

Что ж, ровно через три дня местные коммунисты отрапортовали, да с повышенным обязательством: „Мы приложим все силы, чтобы в ближайшие дни послать рабочим Москвы и Петрограда 50 миллионов пудов хлеба, о чем сейчас же сообщаем Ленину“.

Насчет 50 миллионов, конечно, фантазия, однако двенадцать нашли. Тут бы и насторожиться: почему меньше, чем в прошлом году? Какое там!..

Не пробил большевикам колокол и в 1920-м, когда при всей натуге смогли отправить только шесть миллионов пудов, хоть брали по-прежнему начисто.

Весной следующего, двадцать первого года посевная площадь уменьшилась на 64% по сравнению с 1917 годом. На 75% сократилось поголовье скота и лошадей: чем кормить-то? И ударил голод. Всю живность, включая сусликов, съели. Варили сапожные голенища.

Архив - 18.09.2003
Сагадат НУРМАГАМБЕТОВ: Я жизнь посвятил военному делу

Историческая летопись интересна в первую очередь людьми, умом, талантом, мужеством и преданностью Отечеству сумевшими вписать в нее заметные страницы. К таким с полным правом можно отнести первого министра обороны суверенной Республики Казахстан, Героя Советского Союза, «Халык Каhарманы» Сагадата Кожахметовича Нурмагамбетова.
В преддверии его 80-летнего юбилея мы встретились с генералом и попросили его ответить на наши вопросы.

— Сагадат Кожахметович, расскажите, чем занимается боевой генерал на отдыхе? К тому же не так давно вместе с женой вы справили «золотую свадьбу», скоро ваш юбилей...

— Я не привык к ничегонеделанию, поэтому работаю консультантом в «Казспецэкспорте», — начал разговор ветеран. — Это довольно серьезная организация, и я рад, что мои знания оказались востребованными.

Честно говоря, буквально несколько лет назад мне чаще задавали вопросы о жизни армии, нежели обо мне, — засмеялся генерал. — Военной теме я посвятил несколько своих книг, да что книг — всю свою жизнь! А потому хотел бы сказать несколько слов об этом.

Меня радует, что армия Казахстана представляет собою мужественное начало нашего народа, его волю, силу и честь. Так она сейчас воспринимается и самим народом. Принадлежать к ней — не значит «отбывать воинскую повинность». Напротив, сейчас многие ребята призывного возраста стремятся попасть в армию. Она на деле стала школой патриотической верности, чести, дисциплины и стойкости. Хотя так было не всегда.

В начале 90-х годов, когда меня назначили министром, стояла трудная задача создания национальной армии, укрепления ее боевого духа. Быть первопроходцем всегда трудно, но интересно. Говорить, что в первые годы независимости мы остались совсем без вооруженных сил, нельзя. Но это был осколок некогда огромной Советской Армии. Многие офицеры, командированные в Казахстан из союзных республик, после распада СССР разъехались по своим «национальным квартирам». Поэтому в первую очередь все силы были направлены на воспитание своих военных кадров. Необходимы были реформы, но мы старались проводить их постепенно, ведь нововведения касались сотен людских судеб. Конечно, было много сложностей, не без этого. Но теперь можно говорить, что нам удалось создать свою национальную армию. Сейчас же появились другие разговоры — уже о контрактной армии.

— Тоже не менее сложный вопрос.

— Министерство обороны уже приступило к ее формированию. Да, она нужна нашему обществу. Но в этом деле, на мой взгляд, не следует торопиться. Контрактную армию следует создавать постепенно, исходя из финансовых возможностей государства. Думаю, нам пока достаточно существующей армии. Главное, чтобы она была мобильной, прекрасно оснащенной и хорошо обученной.

— Однажды вы сравнили распад СССР и начало перестройки с внезапным началом войны. Несколько необычное сравнение...

— Я военный, и, думаю, нет ничего странного в том, что я провел такую аналогию. Судите сами. Когда началась Великая Отечественная, помню, у людей были вопросы: как дальше жить, что делать? Примерно такое же настроение царило и в начале 90-х годов. Будучи председателем Комитета обороны республики и работая рядом с Президентом, я знаю это не понаслышке. Действительно, народ был в растерянности, было много неразберихи. Некоторые поначалу даже не понимали или не до конца осознавали, что такое государственность. Но это не сломило дух народа. И огромную роль здесь, конечно, сыграли авторитет, твердость и мужественность Нурсултана Абишевича.

Надо отдать должное, наш Президент в кадровой политике отдает приоритет молодым. Естественно, как и в любом деле, здесь тоже происходил отбор, не выдержавшие испытания практикой уходили.

Так было и в войну. Молодые командиры, набираясь опыта, очень быстро вырастали, и им доверяли командовать фронтами. Например, генералу Ивану Черняховскому было 39 лет, генералу Ватутину — 40 лет, когда их назначили командовать фронтами.

На мой взгляд, можно провести еще одну аналогию. То время, когда советские войска наконец остановили продвижение фашистских и, несмотря на продолжавшиеся потери и переменные успехи в боях, люди твердо верили, что победа за нами, можно сравнить с начальным периодом обретения Казахстаном суверенитета. Этот временной промежуток, закономерно последовавший сразу вслед за развалом СССР, который повлек за собой много неразберихи, уже завершился. Произошел переломный момент, и мы наконец увидели «свет в конце туннеля». Нельзя безоговорочно утверждать, что у нас все блестяще, но главное — наша страна обрела суверенитет, решены крупные политические вопросы, растет международный авторитет Казахстана.

— Став министром обороны, вам, вчерашнему боевому генералу, пришлось «переквалифицироваться» в политика и дипломата. Сложно ли было вести переговоры, к примеру, с Россией о подготовке офицеров для казахстанской армии или с США — о поставке катеров?

— Западные страны, в том числе Россия и США, заинтересованы в надежной охране казахстанских границ. Укрепляя нас, они в первую очередь думают о своих национальных интересах, защищая свои государства от наркотрафика, проникновения террористов и другой угрозы. Во всяком деле необходимо быть честным перед собой и своими партнерами. Этой политики я придерживался и во время переговоров с российской стороной. В итоге Россия взяла на себя обязательство готовить офицеров для казахстанской армии.

Когда к нам приезжал министр обороны США, я также честно обсудил с ним ряд вопросов, в том числе и об охране морских рубежей Казахстана. Вскоре они прислали нам новые морские катера. Такие же переговоры я вел с министерствами обороны Турции, Германии, Китая, все они имели положительные результаты.

— Сагадат Кожахметович, как вы уже упомянули, свою жизнь вы посвятили военному делу. Вы выбрали эту профессию, следуя примеру отца?

— Мои родители умерли рано. Отца своего я не видел никогда — он скончался за два месяца до моего рождения. Мать умерла в 30-е годы, когда мне было шесть лет. Старший брат тоже умер, второго брата призвали в первые дни войны, он погиб в Псковской области. Его внук — мой внучатый племянник — погиб уже в Афганистане. Так что Отечеству мы сполна отдали свой долг.

В те годы я служил заместителем командующего Средне-Азиатского военного округа и мог бы не посылать его на службу в Афганистан. Но в нашей семье никогда не пытались уклониться от своих обязанностей. Я сказал ему: «Воевал твой дед, я воевал, и ты поедешь туда, куда тебя призывают!». Он подчинился.

— Есть ли у вас преемники в семье?

— Сын пошел по моим стопам. Он — генерал медицинской службы, правда, уже уволен в запас. В 1986 году в составе военной медицинской бригады ездил на Чернобыльскую АЭС, сразу же после аварии, вдоволь «нахватался» радиации. Причем ездил несколько раз и жил там месяцами.

Дочь тоже врач, но гражданский. Жена — инженер-гидролог. Мы с ней познакомились в 1949 году в Ташкенте, куда меня направили проходить службу в штабе Туркестанского военного округа после окончания Военной академии имени Фрунзе в Москве. Моя будущая жена в это время училась в Среднеазиатском государственном университете. Этот вуз был открыт в Ташкенте в 1919 году по распоряжению Владимира Ленина и стал первым университетом для республик Центральной Азии.

Вместе с женой живем уже более пятидесяти лет. Недавнюю «золотую свадьбу» отметили скромно. Я считаю это делом семейным, да и не привыкли мы к никчемному шуму. За столом собрались самые близкие — наши дети, трое внучек и внук. Своих внуков я очень люблю, но стараюсь воспитывать их строго, хотя иногда сам балую. Когда они были совсем маленькими, сажал на шею и катал их на себе.

— За долгие годы службы вам довелось встречаться со многими известными людьми. Поделитесь воспоминаниями о них.

— Да, это так. В октябре 1945 года в составе войск я был еще в Берлине, и меня пригласили на торжества, посвященные 25-летию со дня образования Казахской ССР. В то время Жумабай Шаяхметов был вторым секретарем ЦК Компартии республики, Абдысамет Казакпаев — председателем Верховного Совета, Нуртас Ондасынов — председателем Совета Министров. Наша встреча была очень теплой и трогательной.

С Димашем Ахмедовичем Кунаевым, Байкеном Ашимовым, Жумабеком Ташеновым по службе также довелось близко общаться. Я был хорошо знаком практически со всеми руководителями не только республики, но и областей. В 1972 году, будучи заместителем командующего округа, встречался с Бауржаном Момышулы. Он сам захотел увидеть меня, мы долго беседовали о воспитании кадров, обучении будущих офицеров.

Все они разные люди — со своими вкусами и привычками, особенностями характера. В меру своих сил и таланта они честно и добросовестно выполняли работу, каждый на своем месте.

Наша справка: Сагадат Кожахметович Нурмагамбетов. Родился 25 мая 1924 года в селе Трудовое Аккольского района Акмолинской области. Казах.

Окончил Туркестанское пулеметное военное училище в городе Кушка Туркменской ССР, Военную академию имени М. В. Фрунзе, Высшие академические курсы при Военной академии Генерального Штаба Вооруженных сил СССР. С 1942 по 1996 годы — служба в Вооруженных Силах. Генерал армии.

Депутат Верховного Совета Казахской ССР 8-11 созывов. Народный депутат Казахской ССР от Компартии Казахстана 12 созыва. Член Президиума Верховного Совета Казахской ССР.

Автор книг «Лицом к огню» (1984), «Надежный страж социалистических завоеваний» (1985), «Мой передний край» (1995), «А в памяти нет тишины» (1999).

Герой Советского Союза (29 февраля 1945 г.).

Кавалер звания «Халык Каhарманы» и «Золотой Звезды» № 1 Республики Казахстан.

Женат, имеет сына Талгата и дочь Айсулу.

Раушан ШУЛЕМБАЕВА
г. Алматы

http://www.kazpravda.kz/index.php?uin=1 … ;year=2003